Псилоцибин может быть полезен при лечении тревожности, зависимости и депрессии, а также для изучения нейробиологических свойств мистического опыта. В понедельник в апреле 2010 года Патрик Меттс, пятидесятичетырехлетний руководитель службы теленовостей, проходящий курс лечения рака желчных протоков, прочёл на заглавной странице «Таймс» статью, которая изменила его смерть. Диагноз был поставлен ему три года назад, вскоре после того как его жена, Лиза, заметила что белки его глаз стали жёлтыми. К 2010 году рак добрался до легких Патрика, и его изводил груз мучительного режима химиотерапии и растущий страх того, что он может не выжить. Статья под заголовком “ВРАЧИ СНОВА НАСТРАИВАЮТСЯ НА ГАЛЛЮЦИНОГЕНЫ,” рассказывала о клинических испытаниях в нескольких университетах, включая университет Нью-Йорка, в которых псилоцибин – активный компонент так называемых «волшебных грибов» – давался пациентам, страдающим от рака для уменьшения уровня их тревожности и «экзистенциального стресса».
Цитировалось высказывание одного из исследователей, который утверждал, что под влиянием галлюциногена «индивид теряет свою первичную идентификацию с телом и испытывает состояния свободы от эго … возвращаясь с новыми взглядами и глубоким принятием своего положения». Патрик никогда не принимал психоделических наркотиков, однако немедленно решил участвовать в этой программе. Лиза была против этой идеи. «Я не хотела, чтобы это стало для него легким выходом», – сказала она мне не так давно. «Я хотела чтобы он боролся».
Тем не менее, Патрик позвонил и, после заполнения некоторых бумаг и ответов на длинный список вопросов, был принят в программу. Поскольку в некоторых случаях галлюциногены могут поднять скрытые психологические проблемы, исследователи стараются отсеять волонтеров, в отношении которых возникают сомнения, расспрашивая их относительно употребления наркотиков и о членах семьи, страдавших шизофренией или биполярными расстройствами. После проверок Меттс был закреплен за терапевтом Энтони Боссисом, бородатым, крупным мужчиной за шестьдесят, психологом, специализирующимся на паллиативной терапии (прим. перев. – то есть моральной поддержке безнадежно больных людей). Боссис является сооснователем данной программы исследований в Нью-Йоркском университете.
После четырех встреч с Боссисом Меттсу были назначены две дозы – одна из них была «активным» плацебо (в данном случае это была большая доза ниацина, который может вызывать ощущение покалывания), а другая – таблетка, содержащая псилоцибин. Оба приема, как было сказано Меттсу, пройдут в помещении, которое будет выглядеть скорее как гостиная, чем как палата медицинского учреждения, где будет удобный диван, картины на стенах, а на полках книги по искусству и мифологии, а также различные туземные и религиозные безделушки, включая изображение Будды и керамический гриб. Во время обеих сессий, которые будут продолжаться в течение доброй половины дня, Меттс будет лежать на диване в маске для сна, а в наушниках у него будет играть тщательно отобранная музыка – Брайан Ино, Филип Гласс, Пэт Метени, Рави Шанкар. Боссис и второй терапевт будут все время там, не вступая в разговоры, но всегда рядом чтобы помочь в случае неприятностей.
Я встретил Боссиса и его коллегу Стивена Росса, доцента кафедры психиатрии в Нью-Йоркском университете, который руководит проходящим тестированием псилоцибина, в прошлом году. Росс, которому пошел пятый десяток, был одет в костюм и мог бы сойти за банкира. Он, помимо прочего, является руководителем отделения по изучению злоупотребления психоактивными веществами в медицинском центре Бельвью, и он сказал мне, что немного знал о психоделиках – наркотиках, вызывающих радикальные изменения сознания, включая галлюцинации – пока как-то раз его коллега не упомянул о том, что в 1960‑х годах LSD успешно использовался для лечения алкоголизма. Росс покопался в литературе и был ошеломлен тем, что узнал.
«Я чувствовал себя археологом, который раскопал совершенно новый корпус знаний», сказал он.
Начиная с 1950‑х годов психоделики использовались для лечения самых разнообразных состояний, таких как алкоголизм и предсмертную тревогу. Американская психиатрическая ассоциация проводила съезды, посвященные ЛСД. «Некоторые из виднейших ученых в области психиатрии всерьез изучали эти вещества в качестве элементов терапевтических моделей, при этом их финансировало правительство», сказал Росс.
В период с 1953 по 1973 федеральное правительство потратило четыре миллиона долларов на финансирование ста шестнадцати проектов по изучению LSD, в которых участвовали более семнадцати тысяч субъектов. (Эти цифры не включают в себя засекреченные исследования.) В середине 60‑х псилоцибин и LSD были легальны и довольно доступны. «Сандоз», швейцарская химическая компания, в которой работал Альберт Хоффман, впервые синтезировавший в 1938 году LSD, продавала крупные объемы «делюзида» – ЛСД – всем исследователям, которые просили об этом, в надежде, что кто-нибудь найдет ему коммерческое применение. Воздействие психоделических наркотиков испытывалось на алкоголиках, людях, страдающих обсессивно-компульсивными расстройствами, пациентах в состоянии депрессии, детях, которым был диагностирован аутизм, шизофрениках, пациентах, умирающих от рака и заключенных, а кроме того – на абсолютно здоровых художниках и ученых (для изучения творческого мышления) и студентах богословских факультетов (для изучения религиозной духовности).
Регулярно появлялись отчеты о положительных результатах. Однако многие из этих исследований были, по современным стандартам, плохо разработаны и не всегда хорошо контролируемы, если их вообще кто-то контролировал. В случаях, когда контроль присутствовал, было трудно скрыть испытуемых от исследователей – то есть скрыть от них, кто из добровольцев принимал наркотическое вещество, а кто нет. (Это остается проблемой.)
К середине 60‑х ЛСД вырвалось из лабораторий и распространилось в контркультуре. В 1970 году Ричард Никсон подписал «Закон о введении контроля за оборотом определенных веществ», которым большинство психоделиков были переведены в Список 1, что запрещало их использование для каких-либо целей. Исследования вскоре остановились, а полученные результаты были стерты из поля психиатрии. «К тому времени, когда я учился в медицинском колледже, никто уже даже не говорил об этом», говорит Росс.
Сейчас проходит второй этап клинических испытаний в Нью-Йоркском университете, в которых псилоцибин используется для лечения алкогольной зависимости, и которые являются частью возобновленной программы по исследованию психоделиков, проводимой в нескольких университетах в Соединенных Штатах, включая Университет Джона Хопкинса и медицинский центр Арбор Калифорнийского Университета, а также Университете Нью-Мексико, а кроме того – в лондонском Имперском Колледже и Университете Цюриха. По мере снижения накала войны с наркотиками у ученых появляется возможность пересмотреть терапевтический потенциал этих наркотиков, начиная с псилоцибина. (В прошлом месяце The Lancet, самый известный медицинский журнал Великобритании, опубликовал заметку от приглашенного редактора в поддержку этих исследований.) Воздействие псилоцибина похоже на ЛСД, но, как пояснил один из исследователей, «он не несет политического и культурного наследия этих трех букв». Эффект ЛСД, кроме того, сильнее и длится дольше, и, как считается, чаще вызывает отрицательные реакции. Исследователи используют или планируют использовать псилоцибин не только для лечения тревожности, зависимости (от курения и алкоголя) и депрессии, но и исследовать нейробиологию мистического переживания, которое этот наркотик в высоких дозах вызывает довольно часто. Спустя сорок лет после того, как администрация Никсона практически закрыла возможности по исследованию психоделиков, правительство робко разрешило небольшому коллективу ученых вернуться к работе с этими могущественными и все еще хранящими свои тайны молекулами.
Когда я говорил с Тони Боссисом и Стивеном Россом в процедурной комнате в Университете Нью-Йорка, их взволнованность результатами была очевидна. По словам Росса пациенты, страдающие раком, получив всего лишь одну дозу псилоцибина испытывали немедленное и сильное уменьшение уровня тревожности и депрессии, и эти улучшения продолжались не менее шести месяцев. Данные все еще проходят анализ и не были отправлены в научные журналы для обзора коллегами, но исследователи собираются опубликовать их позже в этом году.
«Я думал, что первые десять или двадцать человек были подставными – думал, что они все это имитируют», сказал мне Росс. «Они говорили что-нибудь вроде «Теперь я понимаю, что любовь это самая могущественная сила на планете» или «Я столкнулся со своим раком, это было черное облако дыма». Люди, которые явно боялись смерти, лишились этого страха. Тот факт, что всего лишь единичный прием наркотика может влиять таким образом в течение столь длительного времени – беспрецедентная находка. В области психиатрии у нас никогда ничего подобного не было».
Мне было удивительно слышать подобные речи, полные нескрываемого воодушевления, об уличном наркотике, который с 1970 года был классифицирован правительством как препарат не имеющий никакой признанной медицинской ценности и обладающий высоким потенциалом злоупотребления, из уст ученого и специалиста по наркотической зависимости. Однако новая программа исследований действия психоделических наркотиков получила широкое одобрение среди медицинских экспертов. «Сам я лично настроен за такие исследования», сказал мне Томас Р. Инсель, нейрохимик и руководитель Национального Института Психического Здоровья (NIMH).
«Если это приносит пользу страдающим людям, мы должны исследовать это. В наших глазах это вещество не становится хуже только от того, что это психоделик». Нора Волков, руководитель Национального Института по исследованию Злоупотреблений Наркотиками (NIDA), выразилась так: «важно, чтобы люди помнили, что эксперименты с наркотиками, вызывающими зависимость, вне лабораторного поля могут нанести серьезный вред.”
Многие исследователи, с которыми я говорил, описывали то, что они обнаружили с воодушевлением, некоторые использовали такие слова, как «сногсшибательный». Боссис сказал: «Люди не понимают, насколько мало у психиатров средств для лечения экзистенциальных болезней. «Ксанакс» не решение. Так как нам не заниматься такими исследованиями, если мы можем изменить отношение к тому, как мы умираем?»
Герберт Д. Клебер, психиатр и руководитель подразделения, изучающего проблемы лечения наркотической зависимости в Университете Колумбии – Психиатрическом Институте штата Нью-Йорк, который является одним из ведущих в стране экспертов по наркотической зависимости, высказывается более осторожно. «Вся эта область исследований просто поразительна», говорит он, «Однако следует помнить, что предлагаемые дозировки очень малы». Кроме того, он указал на риск неблагоприятных последствий и важность «присутствия в комнате руководителей, поскольку переживания могут быть и хорошими, и пугающими». Однако он добавил относительно исследований в Нью-Йоркском университете и Университете Джона Хопкинса: «Эти исследования выполняются весьма квалифицированными терапевтами, которые знают, что делают. Вопрос лишь в том – стоит ли это выпускать в люди?»
Предложение давать психоделические наркотики умирающим высказал писатель Олдос Хаксли. В 1953 году Хамфри Осмонд, английский психиатр, познакомил Хаксли с воздействием мескалина, и этот опыт он описал в книге «Двери Восприятия» в 1954 году. (Именно Осмонд придумал слово «психоделический», то есть «демонстрирующий разум», в письме, которое он написал Хаксли в 1957). Хаксли предложил проект исследований, включающий в себя «введение LSD раковым больным в терминальной стадии, предполагая, что это более тесно свяжет их смерть с духовным миром, она в меньшей степени станет физиологическим процессом». Когда Хаксли умирал от рака гортани в возрасте шестидесяти девяти лет, на смертном одре его жена вколола ему наркотик, это было 22 ноября 1963.
Псилоцибиновые грибы впервые привлекли внимание западной медицины (и популярной культуры) в 1957 году после статьи в журнале Life , которую написал любитель микологии – и вице-президент компании Моргана в Нью-Йорке – по имени Р. Гордон Уоссон. В 1955 году, после многолетних поисков таинственных волшебных грибов, использовавшихся, по различным сообщениям, мексиканскими туземцами, Уоссона с ними познакомила Мария Сабина, курандера – целительница или шаман – на юге Мексики. Восхищенный отчет Уоссона о своем психоделическом переживании во время ночной грибной церемонии вдохновил нескольких ученых, включая Тимоти Лири, уважаемого психолога, занимающегося исследованиями личности в Гарварде, заняться изучением псилоцибина. После того, как Лири в 1960 году попробовал магических грибов в Куэрнаваке, он начал Гарвардский проект по исследованию псилоцибина для изучения терапевтического потенциала галлюциногенов. Спустя несколько лет он начал заниматься LSD.
Вслед за исследованиями Уоссона и Альберт Хоффман экспериментировал с волшебными грибами в 1957. «Спустя тридцать минут после того, как мною были приняты грибы, внешний мир начал претерпевать странные трансформации», писал он. «Все приобрело мексиканский оттенок». Хоффман продолжал идентифицировать, изолировать, а потом синтезировать активный ингредиент, псилоцибин, вещество, используемое в текущих исследованиях.
Возможно, самым значительным и строгим из этих ранних исследований был эксперимент в Страстную Пятницу, проведенный в 1962 году Уолтером Панке, психиатром и священником, который работал над докторской диссертацией в Гарварде под руководством Лири. В эксперименте, проведенном двойным слепым опытом, двадцать студентов-богословов получили по капсуле с белым порошком прямо перед Пятничной службой в церкви Марша в кампусе Бостонского Университета; десять из них содержали псилоцибин, а десять – активное плацебо (никотиновую кислоту). Восемь из десяти студентов, принявших псилоцибин, сообщили о возникновении мистических переживаний, в то время как лишь один студент из контрольной группы утверждал, что испытал ощущение «святости» и «чувство покоя». (Отличить одних субъектов от других было не сложно, что сделало метод двойного слепого опыта несколько бессмысленным: получившие плацебо спокойно сидели на своих скамьях, в то время как остальные ложились на пол или бродили по церкви, бормоча что-нибудь вроде «Бог везде» или «О благодать!») Панке пришел к выводу, что переживания тех восьмерых, которые получили псилоцибин, были «неотличимы от, если не идентичны» классическим мистическим переживаниям, о которых в своих трудах сообщали Уильям Джеймс, Уолтер Стэйс и прочие.
В 1991 году Рик Доблин, руководитель Междисциплинарной Ассоциации по Исследованию Психоделиков (MAPS), опубликовал перспективное исследование, в котором он проследил за судьбой всех студентов-богословов, которые получили псилоцибин в церкви Марша, кроме одного, и взял интервью у семерых из них. Все они сообщили, что это переживание изменило их жизнь и труд в сторону большей глубины и стабильности. Однако Доблин нашел ошибки в опубликованном отчете Панке: он не упоминал, что несколько из подопытных субъектов во время эксперимента боролись с сильнейшей тревогой. Одного из них пришлось удерживать и давать ему торазин, мощный нейролептик, после того, как он выбежал из церкви и направился по Авеню Содружества, убежденный, что он был избран оповестить всех о пришествии мессии.
Первая волна исследований психоделиков была обречена слишком большими ожиданиями в отношении их возможностей. Для тех, кто работал с этими удивительными молекулами, было непросто не прийти к выводу, что у них в руках внезапно оказались новые средства изменить мир – психоделическое евангелие. Для них оказалось непростым делом оправдать исключительно лабораторное применение данных веществ и использование их лишь для лечения больных людей. Уже спустя короткое время некогда уважаемые ученые, такие как Лири, начали тяготиться волокитой объективной науки. Он начал воспринимать науку как еще одну социетальную «игру», традиционные ограничения, которые пришло время сломать – как и все остальные.
Было ли подавление исследований психоделиков неминуемым? Станислав Гроф, психиатр чешского происхождения, активно использовавший LSD в своей практике в 60‑е году, полагает, что психоделики «выпустили дионисийский элемент» Америки, став угрозой для пуританских ценностей страны, и на это не могли не обратить внимания.
(Он полагает, что то же самое могло бы произойти и снова). Роланд Гриффитс, психофармаколог на Медицинском Факультете Университета имени Джона Хопкинса, указывает на то, что наше общество не было первым, которое ощутило угрозу, которая исходит от психоделиков: причиной, по которой Гордону Уоссону пришлось немало потрудиться, чтобы обнаружить волшебные грибы в Мексике, было то, что испанцы очень тщательно подавляли их применение, полагая их опаснейшим инструментом язычества.
«Из первичного мистического опыта происходит такое сильное чувство уверенности, что оно может угрожать существующим иерархическим структурам», сказал мне Гриффитс, когда мы встретились в его офисе прошлой весной. «Все закончилось тем, что мы демонизировали эти вещества. Вы можете себе представить другую область науки, которую бы сочли столь опасной и запретной, что запретили бы всякие исследования на долгие десятилетия? В современной науке это беспрецедентный случай».
В начале 2006 года Тони Боссис, Стивен Росс и Джеффри Гасс, психиатр и коллега по Университету Нью-Йорка, начали встречаться после работы по пятницам, чтобы читать и обсуждать научные работы по психоделикам.
Они называли себя ГЧП – Группой по Чтению [про] Психоделики, но через несколько месяцев они стали ГИП – группой по исследованию психоделиков. Они решили попробовать организовать экспериментальное тестирование в Университете Нью-Йорка, используя псилоцибин совместно с терапией для снятия тревожности у больных раком пациентов. Препятствия для организации таких экспериментов были самые серьезные: позволят ли FDA, Управление по контролю за продуктами питания и лекарственными средствами, и DEA, Администрация по контролю за соблюдением законодательства относительно наркотических веществ, использовать этот наркотик? Позволит ли Совет по вопросам медицинской этики Университета Нью-Йорка, обязанностью которого является защита субъектов тестирования, давать раковым больным психоделики? Тогда, в июле 2006, журнал «Психофармакология» опубликовал знаковую статью Роланда Гриффитса с соавторами под названием «Псилоцибин может вызывать переживания, подобные мистическим, которые имеют значительное и долговременное личное и духовное значение».
«Мы все носились со статьей Роланда», вспоминает Боссис. «Она укрепила нас в уверенности, что мы можем выполнить эту работу. В Университете Джона Хопкинса доказали, что это можно сделать безопасно». Эта статья, кроме того, дала Россу средства убедить скептиков в комиссии по медицинской этике. «То, что исследования с психоделиками проводились в Университете Хопкинса – который считается главным медицинским центром в стране – облегчило получение разрешения на проведение их здесь. Это было замечательное исследование, очень элегантно разработанное. И оно открыло нам все поле». (Несмотря на это, исследования психоделиков очень строго регулируются и тщательно проверяются. Исследования в Нью-Йоркском университете не могли начаться до тех пор, пока Росс не получил разрешения сначала от FDA, потом от наблюдательного совета по онкологии в Нью-Йоркском университете, потом от комиссии по медицинской этике, комитета по экспертизе исследований в Бельвью, Блюстоунского центра клинических исследований, Института клинических и междисциплинарных исследований, и наконец от Администрации по контролю за наркотиками, которая должна была дать разрешение на применение вещества, которое входит в Список 1).
Исследование Гриффитса, проведенное двойным слепым методом, следовало работе Панке, проведенной в 60‑х годах, но было значительно более строгим. Тридцать шесть добровольцев, никто из которых ранее не принимал галлюциногенов, получили по таблетке, содержащей псилоцибин или активное плацебо (метилфенидат, или риталин); в последующем эксперименте группы были обращены. «При приеме в комфортных условиях», говорится в отчете, «псилоцибин вызывал состояния, схожие со спонтанно возникающим мистическим опытом». Участники говорили об этих переживаниях как о самых многозначительных в своих жизнях, сравнимых с рождением ребенка или смертью родителя. Две трети участников определили эксперимент с псилоцибином среди пяти самых духовно важных переживаний в своей жизни; третья часть оценили его как самое важное переживание. Спустя четырнадцать месяцев эти оценки изменились лишь незначительно.
Кроме того, «полнота» этого мистического опыта тщательно оценивалась по улучшениям, произошедших в личном благосостоянии, удовлетворенности жизни и «положительной перемене в поведении», которая оценивалась спустя два месяца и затем спустя четырнадцать месяцев после тестирования. (Исследователи опирались на самооценку и на оценку коллег, друзей и семей тестируемых). Авторы исследования определяли полноту мистического переживания по двум опросникам, включая «Опросник по мистическим переживаниям» Панке-Ричардса, частично основанный на то, что пишет Уильям Джеймс в книге «Разнообразие мистического опыта». В опроснике измеряются ощущения единения, святости, неописуемости, мира и радости, а также впечатления, касающиеся выхода за пределы пространства и времени и «абстрактного ощущения», что опыт открывает некие объективные истины, касающиеся реальности. «Полным» мистическим переживанием является такое, в котором объединяются все шесть характеристик. Гриффитс полагает, что долгосрочная эффективность наркотика возникает вследствие его способности вызывать подобные преображающие переживания, а не из-за долгосрочных изменений в химии мозга, вызываемых обычными психиатрическими лекарствами, такими как Прозак. Пострегистрационные исследования, выполненные Кэтрин Маклин, психологом из лаборатории Гриффится, выявили, что переживания, вызываемые псилоцибином, оказывают длительный положительный эффект на личность большинства участников.
Это потрясающий результат, поскольку среди психологов традиционно считается, что личность устанавливается примерно к тридцати годам, после чего она не склонна к значительным переменам. Но спустя более чем год после проведения сессий с псилоцибином те добровольцы, которые испытали наиболее полные мистические переживания, продемонстрировали значительное увеличение собственной «открытости», одной из пяти основным черт, используемых психологами при оценке личностных качеств. (Другими являются сознательность, экстравертность, конформность и невротицизм). Открытость, включающая в себя эстетическое восприятие, воображение и толерантность к чужой точке зрения, является хорошим индикатором креативности.
«Я не хотел бы использовать слово «сногсшибательный», сказал мне Гриффитс, «но, как научный феномен того, что можно создавать условия, которые семьдесят процентов людей переживают как одно из пяти самых значительных переживаний в своей жизни, это, с научной точки зрения, просто невероятно».
Современное возрождение исследований с психоделиками многим обязано респектабельности своих новых сторонников. В свои 68 лет Роланд Гриффитс, получивший образование как бихевиорист и занимающий руководящие должности на кафедрах психиатрии и нейрологии в Университете Хопкинса, является одним из ведущих исследователей наркотической зависимости в стране. При двухметровом росте он худ как палка и прям как струна; единственное, что в нем есть недисциплинированного – это копна седых волос, столь густая, что она, кажется, с легкостью может сопротивляться расческе. В ходе его длительного и продуктивного сотрудничества с NIDA он опубликовал примерно триста пятьдесят статей, с такими названиями, как «Сокращение самостоятельного потребления героина бабуинами посредством манипуляции с поведенческими и фармакологическими условиями”.
Том Инсель, руководитель NIMH, описывает Гриффитса как «очень внимательного и аккуратного ученого», снискавшего славу «своим крайне щепетильным подходом к анализу полученных сведений. Поэтому поразительно, как он оказался теперь вовлечен в область исследований, которая другим показалась бы «за гранью».
Карьера Гриффитса сделала резкий поворот в 1990‑х после двух случайных открытий в его жизни. Первое произошло, когда в 1994‑м его друг рассказал ему о Сиддха-йоге. Он рассказал мне, что медитация познакомила его с «чем-то далеко, далеко выходящим за пределы материалистического взгляда на мир, о чем мне не поговорить со своими коллегами, поскольку это касается метафор и предположений, которые меня совершенно не устраивают как ученого». Он начал задумываться о «фантастических мыслях» о том, чтобы бросить науку и отправиться в Индию.
В 1996‑м году его старый друг и коллега по имени Чарльз Роберт (Боб) Шустер, не так давно ушедший на пенсию с поста главы NIDA, посоветовал Гриффитсу пообщаться с Робертом Джесси, юношей, которого он недавно встретил в Изалене, в ретритном центре в Биг Сур, штат Калифорния. Джесси не был ни профессиональным медиком, ни ученым; он был компьютерщиком, вице-президентом компании Oracle, поставившим своей целью возрождение научных исследований психоделиков как инструмента не столько медицины, сколько духовности. Он организовал компанию исследователей и религиозных деятелей для обсуждения духовного и терапевтического потенциала психоделических наркотиков и того, как они могут быть реабилитированы.
Когда будет написана история второй волны исследований психоделиков, Боба Джесси будут помнить в качестве одного из двух чужих для мира науки людей, которые годами трудились, в основном тайно, для того, чтобы сдвинуть эти исследования с мертвой точки. (Другим является Рик Доблин, основатель MAPS.) Уйдя из Oracle в отпуск, Джесси основал некоммерческую организацию под названием Совет по Духовным Практикам, целью которой является «дать людям возможность более непосредственного восприятия священных переживаний». (Слову «психоделики» он предпочитает термин «энтеогены», то есть «содействующие [встрече с] Богом»).
В 1996‑м Совет по духовным практикам провел историческое собрание в Изалене. Многие из пятнадцати участвовавших во встрече людей были «психоделическими пастырями», исследователями, такими как Джеймс Фадиман и Уиллис Харман, которые оба занимались ранними исследованиями психоделиков в Стэнфорде, и религиозных авторитетов, таких как Хастон Смит, специалист по компаративному религиоведению.
Но по мудрому решению Джесси был приглашен и человек извне: Боб Шустер, эксперт по наркотической зависимости, работавший в двух республиканских администрациях. К концу встречи Изаленская группа выработала план: «провести открытые, научно достоверные исследования в составе организации, сотрудники которой, занимающиеся исследованиям, обладают безупречной репутацией» и, в идеале, «провести их не давая обязательств по разработке клинических лекарств». Джесси, в конечном счете, мало интересовался психическими расстройствами людей, но куда больше – их духовным благополучием – и использованием энтеогенов для того, что он называл «оздоровлением здоровых людей».
Вскоре после Изаленской конференции Боб Шустер (который умер в 2011 году) позвонил Джесси и рассказал ему о его старом друге Роланде Гриффитсе, который, как он сказал, и является тем «исследователем с безупречной репутацией» которого Джесси искал. Джесси вылетел в Балтимор, чтобы познакомиться с Гриффитсом, организовать серию обсуждений и встреч, касающихся медитации и духовности, для того, чтобы в конечном счете вовлечь Гриффитса в исследование психоделиков, что спустя несколько лет, в 2006 году, привело к появлению публикации в журнале Психофармакология.
Значение публикации 2006 года вышло далеко за рамки его открытий. Журнал пригласил нескольких известных исследователей наркотиков и нейрологов, чтобы они прокомментировали данное исследование, и все они заявили, что оно является убедительным поводом для дальнейших исследований. Герберт Клебер из Колумбии, высоко оценил публикацию и признал, что дальнейшие исследования психоделиков, некоторые из которых могут «получить поддержку Национального института здравоохранения», способны привести к появлению «значительных возможностей для терапии». Соломон Снайдер, нейролог из Университета Хопкинса, который в 1970‑х года открыл опиоидные рецепторы мозга, подытожил то, чего Гриффитс добился в этих исследованиях: «То, что ученые смогли провести хорошо контролируемое исследование двойным слепым методом, говорит нам, что клиническим исследованиям психоделических наркотиков совершенно необязательно быть столь рискованными, чтобы отпугивать большинство исследователей».
Роланд Гриффитс и Боб Джесси открыли дверь, которая была плотно затворена в течение более чем трех десятилетий. Чарльз Гроб из Калифорнийского университета был первым, кто вошел в нее, получив разрешение FDA на первую стадию пробных исследований для оценки безопасности, дозировки и силы псилоцибина при лечении тревожности у раковых больных. После этого началась вторая фаза исследований, недавно закончившаяся в Университете Хопкинса и Нью-Йоркском университете, в которой использовались более высокие дозировки и более крупные группы (29 человек в Нью-Йоркском университете; 56 в Университете Хопкинса) – включая Патрика Меттса и еще около дюжины раковых больных в Нью-Йорке и Балтиморе, с которыми мне за последнее время удалось побеседовать.
С 2006 года в лаборатории Гриффитса были проведены пробные исследования потенциальных возможностей псилоцибина для лечения зависимости от табакокурения, результаты которых были опубликованы в прошлом ноябре в Вестнике психофармакологии. Группа тестируемых была невелика – пятнадцать курильщиков – но коэффициент успешности был поразительно высок. Двенадцать субъектов, каждый из которых много раз пытался самостоятельно бросить курить с использованием различных методик, спустя шесть месяцев после терапии были определены как абстинентные, что дает нам 80% успешности. (В настоящее время ведущим видом терапии является никотинозаместительная терапия; в недавней обзорной статье в BMJ — бывшем Британском вестнике медицины —сообщается, что обычная терапия позволяла курильщикам отказаться от курения в течение шести месяцев в менее чем семи процентах случаев). В исследовании университета Хопкинса субъекты прошли две или три сессии с псилоцибином и курс когнитивно-поведенческой терапии для того, помочь им справиться с пристрастием. Похоже, что психоделический опыт позволяет многим субъектам переоценить, а потом прервать многолетнюю привычку. «Курение стало казаться мне неуместным, поэтому я бросил», сказал мне один из субъектов. Волонтеры, сообщавшие о полноценных мистических переживаниях, более успешно справлялись с привычкой. Сейчас в университете Хопкинса проходит более масштабное второго этап тестирования, в котором псилоцибин сравнивается с никотинозаместительной терапией (обе терапии применяются совместно с когнитивно-поведенческой терапией).
«Нам отчаянно необходим новый подход к терапии зависимостей», сказал мне Герберт Клебер. «В правильных руках – и я особо настаиваю на этом, поскольку вся область психоделического привлекает людей, которые зачастую полагают, что знают истину раньше ученых – это может быть очень полезно».
На данный момент критических обзоров исследований психоделиков было немного. Прошлым летом Флориан Голсбёр, руководитель Психиатрического Института имени Макса Планка в Мюнхене заявил журналу Science, “Нельзя давать пациентам какое-то вещество только потому, что оно среди прочих своих эффектов обладает и антидепрессивным воздействием. Это слишком опасно». Нора Волков из NIDA, писала мне по электронной почте, что «для нас в NIDA важным поводом для беспокойства в связи с этими исследованиями является то, что публика получит только то послание, что псилоцибин является безопасным для всех наркотиком. На самом деле его неблагоприятные эффекты хорошо известны, хотя и не вполне предсказуемы». Она добавила: «Мы достигли определенного успеха в снижении потребления галлюциногенов, особенно у молодежи. Мы не хотим, чтобы это изменилось».
Использование психоделиков для развлечения часто связано со случаями психозов, флэшбэками и самоубийствами.
Однако эти отрицательные эффекты никак не проявили себя во время исследований в университете Нью-Йорка и университете Джона Хопкинса. Испытав влияние псилоцибина на почти пяти сотнях пациентов исследователи не обнаружили никаких серьезных отрицательных эффектов. Возможно, это менее удивительно, чем кажется, поскольку добровольцы вызвались сами, были тщательно отсеяны и подготовлены к этому переживанию, после чего ими в процессе приема руководили терапевты, достаточно квалифицированные для того, чтобы справляться с приступами страха и беспокойства, о которых сообщают многие волонтеры. Кроме используемого вещества у сеанса психоделической терапии и развлекательного психоделического опыта очень мало общего.
Лаборатория в Университете Хопкинса в настоящий момент проводит исследования, которые особо интересуют Гриффитса: исследование воздействия псилоцибина на людей, которые долгое время занимаются медитацией. В исследовании планируется использовать ФМРТ – функциональную магнитно-резонансную томографию – для изучения мозга сорока занимающихся медитацией людей до, во время и после того, как они приняли псилоцибин, для измерения изменений в активности мозга и мозговых связях, чтобы узнать, что могут «рассказать нам о своих переживаниях тренированные созерцатели». Кроме того, в лаборатории Гриффитса начинается совместное исследование с университетом Нью-Йорка, при котором наркотик будет предложен «профессионалам» из нескольких религиозных конфессий, чтобы увидеть, как этот опыт может повлиять на их работу. «Я чувствую себя как ребенок в магазине сладостей», сказал мне Гриффитс. «Исследование можно вести в стольких направлениях.
Это «эффект Рип ван Винкля» – после трех десятилетий без исследований мы, наконец, протерли глаза от сна.»
«Неописуемость» является визитной карточкой мистического опыта. Многие пытаются описать безумные видения в своем разуме во время управляемого психоделического путешествия так, чтобы описание не напоминало проповеди гуру эры Нью-Эйдж или бред лунатиков. Доступный словарь не всегда подходит для задачи описания опыта, при котором человек может выйти из собственного тела, пересечь неизмеримое пространство и время и лицом к лицу столкнуться с божествами, демонами и образами своей будущей смерти.
Добровольцам, участвовавшим в псилоцибиновых тестах в университете Нью-Йорка, нужно было вскоре после терапии написать отчет о своих переживаниях, и Патрик Меттс, будучи журналистом, принял это обязательство всерьез. Его жена Лиза говорит, что после сессии терапии, прошедшей в пятницу, он все выходные работал над тем, чтобы осмыслить свои переживания и записать их.
Когда Меттс прибыл в комнату проведения терапии, в здании на углу Первой Авеню и Двадцать пятой Стрит, Тони Боссис и Кристаллия Каллионтци, его руководители, приветствовали его, напомнили план дня и, в 9 часов, дали ему маленькую чашу с таблеткой. Никто из них не знал, содержит ли она псилоцибин или только плацебо.
Когда его попросили озвучить свои намерения, Меттс сказал, что хотел бы научиться лучше справляться с беспокойством и страхом, которые он испытывал в связи с тем, что был болен раком. Он, по просьбе исследователей, принес с собой несколько фотографий – где были запечатлены он и Лиза в день свадьбы, их собака, Арло – и расставил их по комнате. В 9–30 Меттс лег на кушетку, надел наушники и маску для глаз и затих. По его словам, начало путешествия было похоже на старт космического шаттла, «физически давящий и довольно неудобный отрыв от стартовой площадки, после которого через некоторое время пришло блаженное спокойствие невесомости».
Некоторые из волонтеров, с которыми я беседовал, сообщили об переживании сильного страха и беспокойства перед тем, как смогли отдаться на волю переживания, о чем их просили руководители. Руководители же используют набор «полетных указаний», подготовленный Биллом Ричардсом, психологом из Балтимора, который работал со Станиславом Грофом в 1970‑х, а сейчас обучает новое поколение психоделических терапевтов. Этот документ является суммой опыта, накопленного при работе с тысячами психоделических сеансов – и бесчисленных «бэд-трипов» – в 1960‑е, проходивших и на терапевтических сеансах, и в палатке для бэд-трипов на Вудстоке.
В руководстве в одном месте говорится: «Та же сила, которая увлекает тебя в глубины против твоей воли, по собственному импульсу, вернет тебя в повседневный мир». Руководителями указывается напоминать субъектам о том, что они ни в коем случае не остались одни и могут не беспокоиться о своих телах, пребывая в путешествии, руководители эксперимента позаботятся об этом. Если вы чувствуете себя так, будто вы «умираете, плавитесь, растворяетесь, взрываетесь, сходите с ума, или что-то еще подобное – вперед», примите это:
«Поднимайтесь по лестницам, открывайте двери, идите по тропинкам, летите над пейзажами». А если вы столкнетесь с чем-то пугающим – «загляните монстру в глаза и двигайтесь в его сторону. …Стойте на своем; спросите: «Что ты делаешь в моем разуме?» или «Чему ты можешь меня научить?» Посмотрите в самый темный угол подвала и зажгите там свой свет». Такая тренировка может помочь объяснить, почему очень тяжелые переживания, которые иногда сопровождают рекреационное использование психоделиков, не возникли при тестировании в Нью-Йоркском университете и Университете Хопкинса.
Уже в начале опыта Меттс встретил жену своего брата, Рут, которая умерла от рака больше двадцати лет назад, в возрасте сорока трех лет. Рут «стала моих гидом», написал он, и «не была удивлена, увидев меня.
Она «надела» свое полупрозрачное тело, чтобы я ее узнал». Промелькнула Мишель Обама. «Сильная женская энергия вокруг меня дала мне понять что мать, любая мать, независимо от ее недостатков … никогда не может НЕ любить свое дитя. Это было очень сильное переживание. Я чувствовал, что плачу». Он чувствовал себя так, будто выходит из чрева, «рождается заново».
Боссис заметил, что Меттс плакал и тяжело дышал. Меттс сказал: «Рождение и смерть это тяжелый труд» и, казалось, бился в судорогах. Он протянул руку и схватил за руку Каллионтци, прижимая к себе колени и толкаясь, как будто рождая ребенка.
«О боже», сказал он, «Все теперь ясно, это так просто и прекрасно».
Около полудня Меттс попросил передышки. «Все становилось слишком интенсивным», пишет он. Они помогли ему пройти в туалет. «Даже микробы прекрасны, как и все в нашем мире и вселенной». После он не хотел «возвращаться». Он написал: «Труд был значительным, но мне понравилось чувство путешествия». Он надел свою маску для глаз и наушники и лег обратно.
«С этого момента единственным, что что-то значило, была любовь. Она была и есть единственное предназначение.
Любовь, казалось, исходит из единственной точки света. И эта точка трепетала». Он писал, что: «нет никаких чувств, никаких прекрасных образов, ничего в моей жизни на земле, что было бы столь чистым и радостным и великолепным, как высоты этого путешествия».
Потом, в 12–10, он сказал то, что Боссис отметил у себя: «Окей, теперь можно отправляться. Я все понял».
Он отправился в путешествие по собственным легким, где он «увидел два пятна». Они были «не так уж и важны». Меттс вспомнил: «Мне было сказало (без слов) не беспокоиться о раке … он незначителен в общей картине мира
… просто несовершенство твоей человеческой части».
Потом он пережил то, что назвал «краткая смерть».«Я приблизился к чему-то, что выглядело как очень острое, остроконечное лезвие из нержавеющей стали. У него было бритвенно-острое лезвие. Я приближался к верхушке этого сияющего металлического объекта и попав туда, получил возможность выбора – смотреть или не смотреть через лезвие в бесконечную бездну». Он смотрел в «бескрайнюю вселенную», колебался, но не был испуган.
«Я хотел отправиться туда, но чувствовал, что если я это сделаю, то могу навсегда покинуть свое тело», писал он. Но он, «знал, что там мне откроется много больше». Описав своим руководителям этот выбор, он объяснил, что он «не был готов спрыгнуть и оставить Лизу».
Около 15 часов, все кончилось. «Переход из состояния, где у меня не было ощущения времени или пространства к относительной скуке текущего момента произошел быстро. У меня заболела голова». Когда приехала Лиза, чтобы забрать его домой, Патрик «выглядел так, будто пробежал эстафету», вспоминает она. «У него был нездоровый цвет лица, он выглядел усталым и был покрыт потом, но он был возбужден». Он сказал ей, что коснулся лица Бога.
Боссис был глубоко тронут этим сеансом. «Ты находишься в комнате, но чувствуешь присутствие чего-то большего», вспоминает он. «Мы смиренно сидим здесь. Это самый яркий день карьеры».
Каждое управляемое психоделическое путешествие отличается от другого, но некоторые из тем, кажется, повторяются раз за разом. Некоторые из раковых больных, с которыми я говорил в университете Нью-Йорка и университете Хопкинса, описывали переживания, напоминавшие роды – они рожали или рождались. Многие также описывали встречу со своим раком, которая в их глазах уменьшила его власть над ними. Дина Базер, робкая женщина на седьмом десятке, которой в 2010 году поставили диагноз «рак яичников», кричала черному сгустку ужаса, который встретила, исследуя свою грудную клетку: «Пошел ты, я не позволю съесть меня заживо!» После этой сессии, как сказала она, она прекратила беспокоиться о рецидиве – а это было одной из целей тестирования.
Во время этого путешествия часто становятся очевидными великие тайны Вселенной, такие как «Мы все есть одно» и «Любовь это все, что имеет значение». Обычное соотношение чуда и обыденности в разуме взрослого человека меняется и такие мысли приобретают яркость откровения. В результате происходит нечто вроде опыта религиозного обращения, и исследователи полагают, что именно в этом и лежит основа терапевтического эффекта.
Тестируемые наслаждались своей внезапной способностью к воображаемому путешествию через время и пространство, используя его для посещения Англии елизаветинской эпохи, берегов Ганга или сцен своего детства, как у Вордсворта. Преграда тела, как и личности, исчезала, однако парадоксальным образом воспринимающее и запоминающее «я» по-прежнему сохранялось. Несколько волонтеров использовали метафору камеры, которая проносилась над сценами из их жизней, до места, где вещи, некогда казавшиеся устрашающими, теперь оказывались приемлемыми – курение, рак, даже смерть. Эти отчеты напоминают об «эффекте обозрения», описанном астронавтами, которые посмотрели на Землю с огромного расстояния и это переживание навсегда изменило их приоритеты. Роланд Гриффитс сравнивает терапевтический опыт псилоцибинового переживания с «обратным посттравматическим стрессом» – это отдельное событие, которое вызывает постоянные положительные изменения в отношении, настроении и поведении, и, предположительно, в мозгу.
В путешествиях, в которые отправляются раковые пациенты, часты встречи с образами смерти. Женщина за шестьдесят, пережившая рак груди, назовем ее Дебора Эймс (она просила не указывать ее имени), описывает полет через пространство как видеоигру, но потом она прибыла к стене крематория и с ужасом поняла: «Я умерла и теперь меня кремируют. И следующее, что я помню – я под землей в великолепном лесу, в глубине леса, глинистом и буром. Вокруг меня корни, я вижу, как деревья растут и я стала их частью. Я не чувствую печали или радости, лишь естественность, удовлетворенность, мир. Я не исчезла. Я стала частью земли». Несколько пациентов описали, как достигли грани смерти и заглянули на другую сторону. Тэмми Берджесс, у которой был диагностирован рак яичников в возрасте пятидесяти пяти лет, оказалась над «огромной равниной сознания.
Она была очень спокойной и прекрасной. Я чувствовала себя одиноко, но могла протянуть руку и дотронуться до любого, кого я когда-либо знала. Когда придет мое время, туда отправится моя душа, покинув меня, и это будет нормально».
Я был поражен тем, как описания психоделических путешествий отличаются от обычных отчетов о сновидениях.
Например, большинство вспоминает свое путешествие не просто как яркое, но еще и всеобъемлющее, и описания, которые они предлагают, лишены пробелов и полностью им доступны, даже спустя многие годы. Они не рассматривают эти описания как «всего лишь сон», недолговечные фантазии или исполнение желаний, а скорее как неподдельные и устойчивые переживания. Это то «духовное» качество, которое часто описывают занимающиеся мистицизмом: безошибочное чувство, что ты узнал или узрел нечто, что имеет власть и стойкость объективной истины. «Такого не получишь при помощи других наркотиков», указывает Роланд Гриффитс; после применения нам полностью известно, и часто нас смущает неаутентичность наркотического переживания.
Так можно попробовать объяснить, почему столь многие раковые больные, участвовавшие в исследовании, сообщают о том, что их страх смерти пропал или по крайней мере ослаб: они столкнулись со смертью непосредственно и узнали о ней нечто, как бы поучаствовав в постановочной репетиции. «Употребление высоких доз психоделиков это практика переживания смерти», утверждает Кэтрин Маклин, ранее психолог в университете Хопкинса. «Ты теряешь все, что было твоей реальностью, отпускаешь свое эго и свое тело, и этот процесс может быть похож на смерть». Однако ты не умираешь; на самом деле некоторые из волонтеров после исследований пришли к убеждению в том, что сознание может каким-то образом пережить смерть их тел.
В последующих обсуждениях с Боссисом Патрик Меттс говорил о своем теле и своем раке как о «некой иллюзии», и о том, как что-нибудь может «существовать за пределами этого физического тела». Кроме того, стало очевидно что, психологически, по крайней мере, Меттс справлялся очень хорошо: он регулярно медитировал, почувствовал, что у него лучше получается жить настоящим и сказал, что «еще больше» любит свою жену. Во время сеанса в марте, спустя два месяца после своего путешествия, Боссис отметил, что Меттс «сообщает, что чувствует себя таким счастливым, как никогда в жизни».
Как можем мы оценить истинность открытий, сделанных людьми во время психоделического путешествия? Одно дело – придти к убеждению, что «любовь это все, что имеет значение», но совсем другое – покинуть терапию с твердым убеждением, что «существует иная реальность», ожидающая нас после смерти, как сказал один из добровольцев, или что во Вселенной – и в сознании – есть много такого, чего нет в чисто материалистическом взгляде на мир. Возможно, психоделическая терапия лишь навязывает удобные заблуждения больным и умирающим?
«Мне столько не платят», сказал, покачав головой, Боссис, когда я спросил его об этом. Билл Ричардс привел мнение Уильяма Джеймса, который предлагал судить о мистическом переживании не по тому, истинно оно или нет, что нам неизвестно, но по плодам его: обращает ли оно чью-либо жизнь в правильном направлении?
Многие исследователи признают, что сила внушения может сыграть свою роль, когда такой наркотик, как псилоцибин выдается профессиональными медиками законным и научным образом: при таких условиях пациент может бессознательно удовлетворить ожидания терапевта. (И куда менее вероятно возникновение бэд-трипов). Но, возражают некоторые, кому какое дело, если это помогает? Дэвид Николс, почетный профессор фармакологии в Универститете Пердью – основавший в 1993 году Исследовательский Институт Хеффтера, организацию, являющуюся ключевым спонсором исследований психоделиков – очень четко обрисовал прагматическую сторону дела в недавнем интервью журналу Science: “Если это позволяет им достигнуть спокойствия, если это позволяет людям мирно умирать со своими друзьями и семьями рядом, мне нет дела, если это только лишь иллюзия”.
Роланд Гриффитс хотел бы рассмотреть тот вызов, который мистическое переживание бросает общепринятой научной парадигме. Он допускает, что «истинность этих переживаний с научной точки зрения является вопросом, на который пока нет ответа», и что всем ученым приходится судить по тому, что люди говорят им о своих переживаниях. Однако, указывает он, то же самое верно и для куда более изученных психических явлений.
«Что насчет того невероятного факта, что мы обладаем сознанием? Просто задумайтесь об этом на минутку – мы знаем о том, что мы знаем!» Гриффитс утверждает, что поскольку мы принимаем как данность одно чудо, для которого не находится четкого объяснения у материалистической науки, следует оставаться открытыми и для возможности других чудес.
«Мне хотелось бы придерживаться того мнения, что мы наблюдаем некую тайну, которой мы не понимаем, в том, что эти переживания могут быть или могут не быть «истинными», говорит он. «Куда интереснее использовать доступные нам инструменты для того, чтобы исследовать и проанализировать эту тайну».
Возможно самая смелая попытка анализа научной тайны психоделического переживания проходит в лаборатории Имперского Колледжа в Лондоне. Там тридцатичетырехлетний нейролог по имени Робин Кэрхарт-Харрис вводил здоровым добровольцам псилоцибин и ЛСД, используя при этом различное сканирующее оборудование – включая установки ФМРТ и магнитоэнцефалографии (МЭГ) – для наблюдения за происходящих в их мозге.
Кэрхарт-Харрис работает в лаборатории Дэвида Натта, известного английского психофармаколога. Натт выполнял обязанности советника по наркополитике для лейбористского правительства до 2011 года, когда он был уволен из-за его заявлений, что запрет на психоделические наркотики должен быть пересмотрен, поскольку они безопаснее чем алкоголь или табак и могут оказаться бесценны для нейрологии. Путь самого Кэрхарта-Харриса к нейрологии был довольно извилистым. Сначала он закончил учебный курс по психоанализу – той области знаний, которую редкий нейролог воспринимает всерьез, считая его скорее набором непроверяемых воззрений, чем наукой.
Кэрхарт-Харрис был заворожен теорией психоанализа, но недоволен скудностью инструментов, позволяющих исследовать то, что представляется самой важной частью разума: бессознательное.
«Пока единственным способом доступа к бессознательному для нас являются сновидения и свободные ассоциации, мы никогда не сдвинемся с места», утверждает он. «Обязательно должен найтись какой-нибудь другой способ».
Однажды он спросил руководителя семинара, в котором участвовал, не подходит ли для этого какой-то наркотик.
Она была заинтригована. Он отправился в библиотеку и начал искать библиотечном каталоге по теме «ЛСД и бессознательное» и обнаружил «Области человеческого бессознательного» Станислава Грофа. «Я прочел эту книгу от корки до корки. Она определила направление на весь остаток моей юной жизни».
Худощавый и стремительный Кэрхарт-Харрис, со своими редко мигающими голубыми глазами, решил использовать психоделические препараты и современные техники отображения мозга для того, чтобы создать строгую научную основу для психоанализа. «Фрейд называл сновидения царской дорогой к бессознательному», сказал он в нашем первом разговоре. «ЛСД может стать скоростной автострадой». Натт согласился с ним, позволив ему разрабатывать свои предположения в лаборатории. Он преодолел бюрократические препоны и добился обеспечения финансирования (от Фонда Бекли, поддерживающего исследования психоделиков).
Когда в 2010 году Кэрхарт-Харрис начал изучать мозг добровольцев, пребывающих под воздействием психоделических наркотиков, нейрологи предполагали, что наркотики каким-то образом усиливают активность мозга – отсюда и яркие галлюцинации и сильные переживания, о которых сообщали испытуемые. Однако когда Кэрхарт-Харрис взглянул на первые результаты сканов ФМРТ – на которых области активности мозга отмечаются повышением местного кровотока и потребления кислорода – он обнаружил, что наркотик значительно уменьшает активность мозга в одной отдельной области: в сети пассивного режима работы мозга.
Сеть пассивного режима работы мозга впервые была описана в 2001 году, в знаковом докладе Маркуса Райхле, нейролога в Университете Вашингтона в Сент-Луисе, и с тех пор стала предметом многочисленных дискуссий в нейронауке. Это сеть состоит из важнейшего и расположенного в центре узла мозговой активности, которой соединяет элементы коры головного мозга, кортекса, с более глубокими и древними структурами мозга, такими как лимбическая система и гиппокамп.
Это сеть, получающая значительную часть энергии мозга, наиболее активна когда мы менее всего обращаем внимание на мир или на задание. Она активируется, когда мы грезим наяву, перестаем реагировать на сигналы органов чувств и вовлекаемся в высокоуровневые метакогнитивные процессы, такие как саморефлексия, мысленное путешествие во времени, припоминание и «теорию разума» – способность соотносить психические состояния с другими людьми. Кэрхарт-Харрис по-разному описывает сеть пассивного режима, например, как «дирижера оркестра» или «управляющего компании» или «столицу», в обязанности ее входят управление и «объединение всей системы». Предполагается, что она является физическим отображением автобиографической личности, или эго.
«Мозг является иерархической системой», утверждает Кэрхарт-Харрис. «Элементы «высшего уровня» – такие как сеть пассивного режима – «оказывают подавляющее воздействие на элементы более низкого уровня, такие как эмоции и память». Он обнаружил, что ток крови и электрическая активность в сети пассивного режима мозга резко падают под воздействием психоделических наркотиков, и это открытие может помочь объяснить потерю чувства себя, о которой сообщают добровольцы. (Сильнейшее падение активности сети пассивного режима работы мозга соответствуют отчетам добровольцев о «растворении» эго). Незадолго до того, как Кэрхарт-Харрис опбликовал результаты своих исследований в 2012 году в Трудах Национальной Академии Наук, исследователь из Йеля по имени Джудсон Брюер, использовавший ФМРТ для изучения мозга людей, длительное время практикующих медитацию, отметил, что в их мозге сети пассивного режима также снижали свою активность по сравнению с теми, кто начал медитировать лишь недавно. По всей видимости, когда эго временно бездействует, границы между личностью и миром, субъектом и объектом, исчезают. Это и является визитной карточкой мистического опыта.
Если функцией сети пассивного режима работы мозга является обеспечение совместной активности мозга, следует ожидать, что временный ее уход со сцены приведет к увеличению диссонанса и расстройству психической деятельности – что мы, видимо, и наблюдаем во время психоделического путешествия. Кэрхарт-Харрис обнаружил в сканах волн мозга указания на то, что когда прекращается работа сети пассивного режима, остальные регионы мозга «срываются с поводка». Умственные состояния, скрытые (или подавленные) при нормальной работе бодрствующего сознания, выходят на первый план: эмоции, воспоминания, желания и страхи. Регионы, которые в нормальном состоянии не сообщаются друг с другом, завязывают «диалоги» (иногда нейрологи говорят об этом как о «взаимовлиянии»), часто со странными результатами. Кэрхарт-Харрис полагает, что галлюцинации возникают когда центры мозга, отвечающие за обработку визуальных импульсов, предоставленные сами себе, становятся более восприимчивы к влиянию наших воззрений и эмоций.
Кэрхарт-Харрис не романтизирует психоделики и мало интересуется тем «магическим мышлением» и «метафизикой», которые они предлагают. С его точки зрения формы сознания, которые раскрывают психоделики, являются регрессом к «более примитивным образам восприятия». Как и Фрейд, он утверждает, что мистический опыт – каким бы ни был его источник – возвращает нас к психологическому состоянию младенца, которому только предстоит выработать ощущение себя в качестве цельного индивида. Человек достиг высот своего развития путем развития эго, которое вносит порядок в анархию примитивного разума, пораженного магическим мышлением. (Специалист в области возрастной психологии Элисон Гопник предполагает, что восприятие мира маленькими детьми имеет много общего с психоделическим опытом. Как она выразилась: «Они все время пребывают в «трипе«»). По его мнению, значимость психоделиков для психоанализа состоит в том, что они позволяют нам вывести деятельность бессознательного «туда, где их можно увидеть».
В книге «Двери восприятия» Олдос Хаксли на основе своего психоделического опыта заключил, что сознание является, скорее, не окном в воспринимаемую реальность, а старательным редактором ее содержания. Разум это «клапан понижения давления», писал он, который отсекает куда большую часть реальности, чем мы полагаем, иначе обилие информации оказалось бы чрезмерным для нас. «С другой стороны, возникает пошлая уловка сознания, которая позволяет нам оставаться в живых». Психоделики широко открывают этот клапан, устраняя фильтр, за которым от нас спрятана большая часть реальности, а кроме того – часть нашего собственного разума, отличающаяся от обычного сознания. Кэрхарт-Харрис цитировал метафору Хаксли в некоторых из своих работ, сравнивая сеть пассивного режима работы мозга с понижающим клапаном, однако он не согласен с тем, что все, что проходит через распахнутые двери восприятия, обязательно является реальным. Во время психоделического опыта, полагает он, можно загрести немало «фальшивой монеты».
Тем не менее Кэрхарт-Харрис полагает, что психоделический опыт может помочь людям расслабиться, сняв с них неподъемный груз эго и установленных им жестко структурированных привычных форм мышления. Человеческий мозг, возможно, является наиболее сложной существующей системой, и возникновение осознающей личности является самым важным его достижением. К достижению совершеннолетия мозг уже очень хорошо умеет наблюдать и испытывать реальность, вырабатывая достоверные предположения о ней, которые позволяют оптимизировать наши затраты энергии (умственной и прочей), обеспечивая таким образом наше выживание. Многое из того, о чем мы думаем как о восприятии мира, на самом деле является обоснованными предположениями, основанными на нашем прошлом опыте («Этот фрактальный узор в моем поле зрения, состоящий из маленьких зеленых элементов, скорее всего, является деревом») и этот вид общепринятого мнения хорошо нам служит.
Но только до определенного момента. По мнению Кэрхарта-Харриса, за достижение порядка и развитие эго мозг взрослого человека платит дорогую цену. «Мы отказываемся от эмоциональной подвижности», сказал он мне, «нашей способности быть открытыми по отношению к сюрпризам, нашей способности к гибкому мышлению и нашей способности ценить природу». Властное эго может стать деспотом. Это, возможно, наиболее очевидным образом проявляется во время депрессии, когда «я» оборачивается против себя и неконтролируемый самоанализ постепенно заслоняет от нас реальность. В статье «Энтропический мозг», опубликованной в прошлом году в издании «Передовые достижения в нейрологии человека» («Frontiers in Human Neuroscience»), Кэрхарт-Харрис приводит данные из исследования, которые показывают, что это истощающее состояние, иногда называемое «тяжелое самосознание» может являться результатом «гиперактивности» сети пассивного режима работы мозга.
Не так давно лаборатория получила правительственное финансирование для проведения клинических исследований возможности использования психоделиков для лечения депрессии. Кэрхарт-Харрис полагает, что состояние людей, страдающих от других умственных расстройств, характеризующихся избыточно жесткими схемами мышления, таких как наркотические пристрастия и обсессивно-компульсивное поведение, может быть улучшено при помощи психоделиков, которые «нарушают стереотипные формы мышления и поведения». С его точки зрения все эти расстройства являются в некотором роде болезнями эго. Кроме того, он полагает, что это нарушение стереотипов может улучшить креативное мышление. Возможно, мозг некоторых людей может получить преимущество от некоторого беспорядка.
Экзистенциальный шок в конце жизни обладает многими свойствами, похожими на гиперактивность сети пассивного режима работы мозга, включая навязчивый самоанализ и неспособность перескочить через растущую пропасть негативного мышления. Эго, сталкиваясь с перспективой своего собственного уничтожения, становится гиперактивным, стараясь забрать обратно то, что было им вложено в мир и других людей. Поразительно, что отдельное психоделическое переживание – вторжение, которое Кэрхарт-Харрис называет «встряхиванием снежного шарика» – обладает способностью изменять эти схемы на продолжительное время.
Видимо, именно это и происходило со многими из пациентов во время клинических исследований, проведенных в Университете Хопкинса и Нью-Йоркском университете. Патрик Меттс прожил еще семнадцать месяцев после своего псилоцибинового путешествия, и, по словам Лизы, пережил немало неожиданных радостных моментов за это время, одновременно с растущим принятием смерти.
«Мы по-прежнему спорили», вспоминает Лиза. «И у нас было очень тяжелое лето», поскольку они выдержали катастрофический ремонт в квартире. Но у Патрика «теперь было чувство спокойствия, как никогда ранее, и он вместе со мной по-настоящему радовался жизни», говорит она. «Как будто он сбросил груз беспокойства о мелочах жизни. Теперь его куда больше интересовало общение с людьми, удовольствие от сэндвича и прогулки по улице. Как будто он за год прожил целую жизнь».
После псилоцибинового сеанса Меттс проводил свои хорошие дни в прогулках по городу. «Он бродил везде, пробовал меню во всех ресторанах и рассказывал мне об удивительных местах, открытых им. Но хороших дней у него становилось меньше и меньше». В марте 2012 он прекратил химиотерапию. «Он не хотел умирать», сказала она, «Но, думаю, он просто решил, что так он жить не хочет».
В апреле его легкие стали отказывать и Меттс снова оказался в больнице. «Он собрал всех вокруг себя и попрощался, и объяснил, что именно так он хотел умереть. Он умер очень осознанной смертью».
Невозмутимость Меттса оказывала сильнейшее влияние на всех, кто окружал его, сказала Лиза, и его палата в отделении паллиативной терапии в медицинском центре «Гора Синай» стала центром притяжения. «Каждый, и сестры и врачи, хотели побыть в нашей палате – просто не хотели уходить. Патрик говорил и говорил. Он излучал такую любовь». Когда Тони Боссис пришел к Меттсу за неделю до его смерти, он был потрясен его умиротворенностью. «Он успокаивал меня. Он сказал, что больше всего жалеет о том, что вынужден покинуть жену. Но он не испытывал страха».
Лиза сделала фотографию Патрика за несколько дней до его смерти, и когда она возникла на моем экране, у меня перехватило дыхание: истощенный человек в больничном халате, с кислородной трубкой в носу, но с сияющими голубыми глазами и широкой улыбкой. Лиза ночь за ночью оставалась с ним в его палате, и они двое много говорили в утренние часы. «Я чувствую себя как будто одной ногой я в этом мире и другой – в ином», сказал он как-то ей. Лиза сказала мне: «В одну из ночей, когда мы были вместе, он сказал: «Милая, не держи меня. Я хочу найти свой путь».
Лиза несколько дней не принимала душ, и ее брат убедил ее поехать домой на несколько часов. За несколько минут до того, как она вернулась, Патрик ушел. «Он не собирался умирать, пока я была там», сказала она, «Мой брат сказал мне: «Ты должна отпустить его».
Лиза говорит, что она чувствует себя в долгу перед теми, кто занимается этими исследованиями в Университете Нью-Йорка, и убеждена, что опыт с псилоцибином «позволил ему использовать свои глубинные ресурсы. Именно этого, я думаю, и позволяют добиться изменяющие сознание препараты».
Несмотря на то, что при тестировании в Нью-Йоркском университете и Университете Хопкинса были получены обнадеживающие результаты, еще очень многое по-прежнему стоит на пути свободного использования психоделической терапии. «У нас тут, в Америке, не получается умереть достойно», сказал недавно Боссис за обедом в ресторане около медцентра Университета Нью-Йорка. «Спросите у кого – где он хочет умереть, и вам ответят, что хотели бы умереть дома, рядом с близкими. Но большинство из нас умирает в палате интенсивной терапии. Самое большое табу в американской медицине – обсуждение смерти. Для врача отпустить пациента означает поражение». Боссис и несколько его коллег описывают значительные трудности, с которыми они столкнулись, пытаясь привлечь пациентов из онкологической клиники Университета Нью-Йорка для участия в тестировании псилоцибина. «Я тут занят тем, чтобы поддерживать жизнь в моих пациентах», сказал один онколог Габриэль Агин-Либес, менеджеру проекта по испытаниям псилоцибина. Только когда сообщения о положительных результатах исследований начали просачиваться в онкологический центр, медсестры – не врачи – начали рассказывать пациентам об испытаниях.
Набор участников – это лишь одна из многих сложностей, с которыми исследователи столкнулись на третьем этапе тестирования псилоцибина, поскольку требуются сотни пациентов в различных местах и миллионы долларов. Университет Висконсина и Университет Калифорнии в Лос-Анджелесе также собираются участвовать в этих испытаниях, но никто не может поручиться, что Администрация по контролю за наркотиками даст свое разрешение.
Если испытания будут признаны успешными, начнется давление на правительство с целью изменения положения псилоцибина в списке препаратов, распространение которых регулируется законом и признания возможности медицинского использования наркотика.
Кроме того, маловероятно, чтобы правительство дало бы финансирование такому исследованию. «Национальный институт психического здоровья не выступает против работы с психоделиками, однако я сомневаюсь, чтобы мы организовали сколько-либо крупное его финансирование», сказал мне Том Инсель, директор института. Он сказал, что для института психического здоровья необходимо видеть «путь для развития», и подозревает, что «было бы очень сложно найти фармацевтическую компанию, которая бы заинтересовалась производством данного препарата, поскольку его невозможно запатентовать». Кроме того, маловероятно, чтобы большие фармацевтические компании заинтересовались бы препаратом, который нужно давать всего лишь раз или два за время лечения. «На этом не заработаешь больших денег, ведь можно провести лечение всего за один сеанс», указал Боссис. Тем не менее Боб Джесси и Рик Доблин уверены, что найдут частных инвесторов, которые оплатят третий этап клинических испытаний, и я беседовал с несколькими частными инвесторами, которые говорили, что это может произойти.
Многие исследователи и терапевты, с которыми я говорил, уверены что со временем психоделическая терапия станет общепринятой. Кэтрин Маклин надеется когда-нибудь основать «психоделический хоспис», пансионат, где умирающие люди в компании своих близких смогут использовать психоделики, чтобы облегчить уход. «Если мы ограничиваемся тем, что даем психоделики только пациентам, мы застряли в старых медицинских представлениях», говорит она. «Но психоделики – куда более радикальное средство. Я начинаю беспокоиться, когда слышу, что их следует давать только по врачебному рецепту».
В мнении Маклин слышится отголосок энтузиазма 60‑х, когда предполагалось, что психоделики обладают потенциалом для того, чтобы помочь многим людям, и недовольство громоздкой административной системой официальной медицины. Именно широчайшее распространение психоделиков и недовольство медленным темпом развития научных знаний и вызвали ответный удар по ним.
Тем не менее, об «оздоровлении здоровых людей», как говорит Боб Джесси, по прежнему задумываются большинство исследователей, с которыми я разговаривал, но некоторые из них обсуждали это куда менее охотно, чем аутсайдеры мира науки, такие как Джесси и Маклин. Для них благожелательное отношение использованию психоделиков в медицине является лишь первым шагом к более широкому принятию их в культуре. Джесси хотелось бы, чтобы наркотики выдавались опытными руководителями, которые работали бы в «долговременном, охватывающем несколько поколений, контексте» – который, в том виде как он его описывает, очень похож на церковные сообщества. Другие предполагают наступление времен, когда люди, желающие психоделических переживаний – ради душевного здоровья, духовного поиска или ради простого любопытства – могли бы пойти в какой-нибудь «клуб душевного здоровья», как это описывала Джули Холланд, ранее работавшая психиатром в Бельвью: «Что-то среднее между спа или пансионатом и тренажерным залом, где люди могут употреблять психоделики безопасно, с пользой для себя». Все говорят о важности хорошо обученных руководителей (в Нью-Йоркском университете программа обучения психоделической терапии идет с 2008 года под руководством Джеффри Гасса, основного соинвестора в исследованиях псилоцибина) и необходимости помочь людям впоследствии «интегрировать» мощнейший полученный опыт себе на пользу. Такого не происходит, если наркотики используются ради развлечения. Боссис по этому поводу перефразировал Хастона Смита: «Духовный опыт сам по себе не означает духовной жизни».
Когда я спросил Рика Доблина, не опасается ли он нового ответного удара, он ответил, что предполагает, что культура сильно ушла вперед со времени 1960‑х годов. «Это было совсем другое время», сказал он «Тогда люди даже не говорили о раке или смерти. Женщины довольствовались деторождением; мужчин же не допускали в родильное отделение. Йога и медитация казались чем-то безумным. А сейчас осознанность является массовой модой, все занимаются йогой, теперь повсюду родильные клиники и хосписы. Мы приняли все эти явления в нашу культуру. Так что теперь, я думаю, мы готовы принять и психоделики». Кроме того, он указывает на то, что многие их тех, кто сейчас управляет нами, имеют собственный опыт с психоделиками и не чувствуют опасности с их стороны.
Боссис говорит, что хотел бы верить в радужные прогнозы Доблина и надеется, что «наследием этих исследований» станет повсеместное применение психоделиков в паллиативной терапии. Но он полагает, что медицинское применение психоделиков легко может столкнуться с серьезным сопротивлением. «В нашей культуре укоренен страх смерти, страх трансцедентного и страх неведомого – и все этих страхи имеют отношение к нашей работе». Психоделики могут быть слишком разрушительны, чтобы наше общество и власти когда-либо их приняли.
Когда я в первый раз поднял идею «оздоровления здоровых людей» в разговоре с Роландом Гриффитсом, он выпрямился в своем кресле и стал выбирать слова очень аккуратно. «С точки зрения культуры в настоящее время это слишком опасная идея», сказал он. Однако по ходу разговора стало ясно, что он тоже полагает, что многие из нас могли бы к своему благу воспользоваться этими молекулами и, более того, духовным опытом, к которому они открывают путь. «Мы же все смертельно больны», сказал Гриффитс. «Нас всех беспокоит смерть. Этот метод слишком ценен, чтобы ограничиваться лишь больными».
Автор: Майкл Поллан
Перевод: ichhantik.livejournal.com
Comments